|
Тарас Бульба
А на другой день Тарас Бульба уже совещался с новым кошевым, как
поднять запорожцев на какое-нибудь дело. Кошевой был умный и хитрый козак,
знал вдоль и поперек запорожцев и сначала сказал: "Не можно клятвы
преступить, никак не можно". А потом, помолчавши, прибавил: "Ничего, можно;
клятвы мы не преступим, а так кое-что придумаем. Пусть только соберется
народ, да не то чтобы по моему приказу, а просто своею охотою. Вы уж знаете,
как это сделать. А мы с старшинами тотчас и прибежим на площадь, будто бы
ничего не знаем".
Не прошло часу после их разговора, как уже грянули в литавры. Нашлись
вдруг и хмельные и неразумные козаки. Миллион козацких шапок высыпал вдруг
на площадь. Поднялся говор: "Кто?.. Зачем?.. Из-за какого дела пробили
сбор?" Никто не отвечал. Наконец в том и в другом углу стало раздаваться:
"Вот пропадает даром козацкая сила: нет войны!.. Вот старшины забайбачились
наповал, позаплыли жиром очи!.. Нет, видно, правды на свете!" Другие козаки
слушали сначала, а потом и сами стали говорить: "А и вправду нет никакой
правды на свете!" Старшины казались изумленными от таких речей. Наконец
кошевой вышел вперед и сказал:
- Позвольте, панове запорожцы, речь держать!
- Держи!
- Вот в рассуждении того теперь идет речь, панове добродийство, - да
вы, может быть, и сами лучше это знаете, - что многие запорожцы
позадолжались в шинки жидам и своим братьям столько, что ни один черт теперь
и веры неймет. Потом опять в рассуждении того пойдет речь, что есть много
таких хлопцев, которые еще и в глаза не видали, что такое война, тогда как
молодому человеку, - и сами знаете, панове, - без войны не можно пробыть.
Какой и запорожец из него, если он еще ни разу не бил бусурмена?
"Он хорошо говорит", - подумал Бульба.
- Не думайте, панове, чтобы я, впрочем, говорил это для того, чтобы
нарушить мир: сохрани бог! Я только так это говорю. Притом же у нас храм
божий - грех сказать, что такое: вот сколько лет уже, как, по милости
божией, стоит Сечь, а до сих пор не то уже чтобы снаружи церковь, но даже
образа без всякого убранства. Хотя бы серебряную ризу кто догадался им
выковать! Они только то и получили, что отказали в духовной иные козаки. Да
и даяние их было бедное, потому что почти всь пропили еще при жизни своей.
Так я все веду речь эту не к тому, чтобы начать войну с бусурменами: мы
обещали султану мир, и нам бы великий был грех, потому что мы клялись по
закону нашему.
- Что ж он путает такое? - сказал про себя Бульба.
- Да, так видите, панове, что войны не можно начать. Рыцарская честь не
велит. А по своему бедному разуму вот что я думаю: пустить с челнами одних
молодых, пусть немного пошарпают берега Натолии. Как думаете, панове?
- Веди, веди всех! - закричала со всех сторон толпа. - За веру мы
готовы положить головы!
Кошевой испугался; он ничуть не хотел подымать всего Запорожья:
разорвать мир ему казалось в этом случае делом неправым.
- Позвольте, панове, еще одну речь держать!
- Довольно! - кричали запорожцы, - лучше не скажешь!
- Когда так, то пусть будет так. Я слуга вашей воли. Уж дело известное,
и по Писанью известно, что глас народа - глас божий. Уж умнее того нельзя
выдумать, что весь народ выдумал. Только вот что: вам известно, панове, что
султан не оставит безнаказанно то удовольствие, которым потешатся молодцы. А
мы тем временем были бы наготове, и силы у нас были бы свежие, и никого б не
побоялись. А во время отлучки и татарва может напасть: они, турецкие собаки,
в глаза не кинутся и к хозяину на дом не посмеют прийти, а сзади укусят за
пяты, да и больно укусят. Да если уж пошло на то, чтобы говорить правду, у
нас и челнов нет столько в запасе, да и пороху не намолото в таком
количестве, чтобы можно было всем отправиться. А я, пожалуй, я рад: я слуга
вашей воли.
Хитрый атаман замолчал. Кучи начали переговариваться, куренные атаманы
совещаться; пьяных, к счастью, было немного, и потому решились послушаться
благоразумного совета.
В тот же час отправились несколько человек на противуположный берег
Днепра, в войсковую скарбницу, где, в неприступных тайниках, под водою и в
камышах, скрывалась войсковая казна и часть добытых у неприятеля оружий.
Другие все бросились к челнам, осматривать их и снаряжать в дорогу. Вмиг
толпою народа наполнился берег. Несколько плотников явились с топорами в
руках. Старые, загорелые, широкоплечие, дюженогие запорожцы, с проседью в
усах и черноусые, засучив шаровары, стояли по колени в воде и стягивали
челны с берега крепким канатом. Другие таскали готовые сухие бревна и всякие
деревья. Там обшивали досками челн; там, переворотивши его вверх дном,
конопатили и смолили; там увязывали к бокам других челнов, по козацкому
обычаю, связки длинных камышей, чтобы не затопило челнов морскою волною;
там, дальше по всему прибрежью, разложили костры и кипятили в медных казанах
смолу на заливанье судов. Бывалые и старые поучали молодых. Стук и рабочий
крик подымался по всей окружности; весь колебался и двигался живой берег.
В это время большой паром начал причаливать к берегу. Стоявшая на нем
толпа людей еще издали махала руками. Это были козаки в оборванных свитках.
Беспорядочный наряд - у многих ничего не было, кроме рубашки и коротенькой
трубки в зубах, - показывал, что они или только что избегнули какой-нибудь
беды, или же до того загулялись, что прогуляли все, что ни было на теле. Из
среды их отделился и стал впереди приземистый, плечистый козак, человек лет
пятидесяти. Он кричал и махал рукою сильнее всех, но за стуком и криками
рабочих не было слышно его слов.
| 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 | 27 | 28 | 29 | 30 |
|
|